10 июля Госдума ратифицировала Протокол о присоединении России к Всемирной торговой организации. За принятие документа проголосовали 238 депутатов, против — 208, один парламентарий воздержался. Накануне Конституционный суд признал, что соглашение не противоречит Основному закону. В торговый клуб Россия после 18-летнего переговорного процесса должна вступить до 23 июля. PublicPost поговорил с тем, кто за вступление в ВТО, и с тем, кто против. Позиция против изложена в интервью Павла Грудинина, директора ЗАО «Совхоз имени Ленина» (ПР № 13 (51) от 3 сентября).
Эксперты, рассуждая о плюсах и минусах вхождения России в ВТО, как правило, говорят, что от членства в этой организации в первую очередь выигрывает отрасль машиностроения, а вот под ударом остаётся агропромышленный комплекс. PublicPost обсудил судьбу сельского хозяйства и демократии в России с политиком Иваном Стариковым, в прошлом директором сов-хоза, замминистра экономики по вопросам аграрного сектора, членом комитета по аграрно-продовольственной политике Совета Федерации.
— Вы как оцениваете вступление России в ВТО? Это катастрофа или благо?
— Главная проблема — это не ВТО и её требования. Главная проблема — это несоответствие российского государства и его институтов философии и эстетике ВТО. Если не поменяется политическая система и не появятся нормальные институты, отвечающие современному рыночному, демократическому государству, то, конечно, вступление в ВТО будет национальной катастрофой.
— В чём это выразится?
— Дышащий на ладан целый
сектор отраслей — в первую очередь технологический комплекс, сельское хозяйство — просто умрёт. Это вызовет серьёзное обострение социально-политической обстановки в стране. Но я в данном случае вижу ВТО как шанс, который заставит власть прислушаться к оппозиции и начать реальные политические реформы. Для нас ВТО — это шанс стать демократией, изменить государственные институты. Базовые требования ВТО вынудят власть меняться: нельзя находиться в этом респектабельном клубе при нынешнем состоянии российского государства.
И если мы сможем это сделать, то ВТО будет безусловным благом для России.
— Политическая элита это понимает?
— Даже если не понимает, то ситуация заставит. Жизненно важные интересы подавляющего большинства правящей элиты сосредоточены не в России, а на том самом проклятом Западе.
— Как вы видите политический сценарий ближайших двух лет на фоне вступления России в ВТО?
— Мы столкнёмся с тем, что традиционные расходы российского бюджета — это деньги налогоплательщиков — нельзя уже будет тратить так, как мы тратили раньше. ВТО предусматривает правила открытой конкуренции. А экономическая конкуренция невозможна без политической. Поэтому разрыв между официальной риторикой и тем, что происходит в отношениях между обществом и властью, будет нарастать. Систему будет корёжить: мы стоим на пороге серьёзного кризиса. Внутри правящей верхушки есть голуби и ястребы. Есть те, которые будут говорить: «Да не надо их слушать. Их 200 тысяч человек — это ничтожное меньшинство. С нами большинство, продолжаем действовать в той же логике». Есть другая часть, которые понимают, что серьёзное закручивание гаек приведёт к их личным проблемам. Поэтому уже сегодня у власти случилась такая трепетная истерика по поводу «списка Магнитского». Это первая ласточка. Они этого категорически не хотят. И вот вступление в ВТО добавляет количество голубей и уменьшает количество ястребов.
К концу этого года мы столкнёмся с тем, что нам довольно жёстко начнут указывать, что и как необходимо изменить. Допустим, бюджетную политику. Это невозможно сделать, не поменяв отношения между обществом и властью и не сделав принятие властью решений открытым. А для этого нужно будет начинать реформу политических институтов. На это обязательно наложится ещё ряд обстоятельств. Я убеждён, «Единая Россия» начнёт разваливаться, и к осени нас ждёт серьёзное оживление политической жизни. Власти придётся «стравить пар» из политической системы, перевести нарастающие уличные протесты в политический диалог. Других вариантов нет. Так вот, вступление в ВТО способствует реализации мирного плана трансформации российской власти и перезагрузки политической системы.
— То есть сценарий закручивания гаек вы не рассматриваете? Что если система не захочет трансформироваться?
— В чём слабость нынешних офицеров КГБ в отличие от офицеров КГБ времён позднего застоя и конца 80-х годов? У офицеров нынешнего КГБ есть интересы на Западе, поэтому сработает инстинкт самосохранения. Никто из них не хочет остаться в разваливающейся России. Если поссориться с Западом и получить отлуп, куда побежишь? Остаётся Северная Корея. Друг Уго Чавес дышит на ладан — у него тоже выборы, а островные государства Вануату и Науру выдадут любого за 20 миллионов долларов. Больше спрятаться на земном шаре негде. Поэтому, скрепя сердце, осенью они начнут декларировать политическую реформу. И тогда у Путина есть шанс досидеть 6 лет. Понятно, что будет другой премьер-министр, другая Государственная дума. Сценарий массовых репрессий я не рассматриваю.
— В Китае, например, который вступил в ВТО в 2001 году, политической конкуренции нет, а в организацию страна хорошо интегрирована. Этот пример не опровергает вашу изящную теорию?
— В Китае, конечно, не демократия. В Китае классическая форма восточной меритократии — власти аристократов. Есть ареопаг людей, которые чувствуют себя теми, кто несёт некую миссию народу Китая. Внутри этой группы смена происходит, но эта группа озабочена национальными интересами. Никто из китайских высших должностных лиц и чиновников не складывает всё, что нажито непосильным трудом, за пределами Китая, в отличие от наших больших начальников.
— Но коррупция в Китае всё равно есть.
— Там есть коррупция, с которой довольно жёстко борются. Но высший эшелон правящего класса озабочен тем, чтобы Поднебесная стала первой страной в мире. И в этом смысле он отличается от наших троечников — бывших чекистов, которые заняли ключевые посты. И второе — в Китае нет такого сращивания капитала и власти, нет чудовищной зависимости от нефтегазовых доходов. И это заставляет китайских руководителей заниматься развитием страны.
Там не демократия, но там и не клептократия.
— Противники вступления России в ВТО говорят о том, что пострадает сельское хозяйство. Вы видите какой-то выход для этой отрасли?
— К концу года мы столкнёмся с проблемой, что 4,5 млрд. долларов, которые мы тратим на поддержку сельского хозяйства, нельзя будет потратить так, как мы делаем это сейчас. Меры поддержки делятся на 3 корзины. Красная корзина — то, что вообще нельзя будет делать. Например, напрямую доплачивать за каждый килограмм мяса или литр молока. Она у нас есть в бюджете. Вторая, жёлтая корзина — то, что можно ограниченно. У нас сегодня это субсидирование процентных ставок по сельскохозяйственным кредитам. Нам введут ограничения: не более 45% вместо двух третей, как сейчас. А третья, зелёная корзина — это то, что можно без ограничений: развитие инфраструктуры, создание новых рабочих мест, программы обучения и поддержка внутреннего спроса. И здесь у нас есть возможность серьёзно помочь крестьянам.
— Как это можно сделать?
— Так получилось, что я по просьбе Андрея Шаронова (заместитель мэра Москвы по вопросам экономической политики) участвовал в подготовке концепции продовольственной безопасности Москвы. Около 2 млн. москвичей больше половины своего бюджета тратят на питание. При такой структуре расходования домашнего бюджета повышение на 10% цены на продовольствие уменьшает спрос на 20%. Получается, повышение цены — благоприятный для крестьян фактор — косвенно приводит к тому, что запирается спрос. Люди откажутся от животных белков и перейдут на картофель и растительное масло. И «долгоиграющие отрасли» — молочное животноводство — попадают в ситуацию депрессии: некуда девать молоко и масло, начинается забой скота. Отрасль сползает в яму.
Я предложил запустить программу продовольственных марок. В Америке она действует с 1939 года. В этом году в США
44 млн. граждан ежемесячно получают на кредитную карточку 134 доллара, а 22 млн. домохозяйств получают 400 долларов.
На эти деньги можно купить ограниченный вид продуктов, но все эти продукты отечественного производства. В нынешнем году на эту программу будет потрачено 85 млрд. долларов. К этому добавляется федеральная программа бесплатных школьных завтраков — каждый школьник получает набор продуктов отечественного производства. С одной стороны, это решение социальной проблемы. С другой — это серьёзная помощь сельскому хозяйству. Государство убирает с рынка часть продукции за деньги налогоплательщиков. И тогда тот, кто может увеличить производство, его увеличивает, а тот, кто ждёт дотации от государства, как наши, тот просто разоряется. Это законы рыночной экономики. Так вот, успех России будет зависеть от того, сможет ли она сплести зелёную корзину. Только по Москве каждый день в школах 470 тысяч завтраков, 270 тысяч обедов, 70 тысяч полдников, такое же количество в дошкольных учреждениях. Добавьте сюда 93 тысячи мест в больницах. А если всё по стране сложить, добавить потребности армии, различных федеральных структур, пенитенциарной системы, то мы выясним, что примерно 40% продукции, производимой в стране, мы можем убрать с рынка. И таким образом решить главную проблему.
Но это требует другого подхода. Это требует очень серьёзного диалога между властью и обществом. В Москве, я считаю, этот вопрос нужно делегировать на уровень муниципальных депутатов, дать им такие полномочия, чтобы они выявили домохозяйства, которым нужна такая помощь. Моя позиция, чтобы эти деньги тратились в магазинах шаговой доступности, а не крупных сетей. Это означает конкуренцию и невозможность ценового сговора, это особая форма доверия между продавцами и покупателями, и это контроль качества — продавцы понимают, что они не могут продавать просроченные продукты своим постоянным покупателям.
— Такую программу реально запустить в масштабах всей страны?
— Чтобы запустить эту программу в масштабах всей страны, властям придётся реально начать делегировать полномочия — саморегулируемым организациям, отраслевым союзам. А это означает, что гражданское общество начнёт предъявлять свои требования к власти, видя очередную глупость. Вот в этом смысле вступление России в ВТО открывает нам ряд определённых возможностей. Вступление в ВТО заставит уменьшать долю государства и снижать недобросовестную конкуренцию.
— Наше мясо-молочное производство может теоретически конкурировать с дешёвой западной продукцией, которой будет завален рынок после вступления в ВТО?
— Промышленное птицеводство вполне конкурентоспособно с импортной курятиной, свиноводство вплотную приблизилось к этому, и мы сможем конкурировать. Производство говядины и молока — это проблема. Но проблема не ВТО. Это проблема отсутствия долгосрочной ликвидности в нашей банковской системе. Во всём мире под такие проекты, которые долго окупаются, главный залог при кредитах — земля. У нас нет инфраструктуры земельных закладных, ценных бумаг земельного рынка. Ведь у нас сегодня закредитован сектор: объём выданных кредитов примерно миллиардов на 300 превышает объём годовой выручки. Банки сталкиваются с тем, что всё заложено-перезаложено: тракторы, сушилки, скот и так далее. А земля — единичные случаи. Вторая проблема связана с интенсивным сельским хозяйством. И в этом смысле мы отстали от Европы. 25 лет назад рядовой фермер из Бельгии делал то, что сейчас в России делают считанные предприятия.
— Как-то решить эту проблему можно?
— Мир упёрся. Лозунги «Больше, дешевле, главное — накормить народ» больше не работают: раковые заболевания, аллергии, побочные явления от интенсивного ведения сельского хозяйства, применения средств химизации. На этом фоне последние 25 лет наиболее динамично развивается рынок органического сельского хозяйства. Последние 20 лет он растёт в среднем на 25%. К 2020 году ёмкость мирового рынка органической продукции составит 200 млрд. долларов. Так вот, вступление в ВТО открывает нам европейский рынок органических продуктов. Раньше он был закрыт для России. А ведь это дорогая еда, это еда для золотого миллиарда. И мы можем её предложить. При этом у России есть три неоспоримых конкурентных преимущества. Органическое сельское хозяйство по своей философии экстенсивное, поэтому главное — это наличие в России земли и её дешевизна.
У нас 42 млн. гектаров пашни только из оборота выведено, а ведь это вся пашня Франции — самой большой сельскохозяйственной страны Европы. Второе — доставшаяся нам в наследство контурная система колхозов и совхозов. Она позволяет внедрять единые технологические приёмы на огромных площадях, не согласуя с мелкими собственниками. И третье — это так называемая пестицидно-гербицидная нагрузка на гектар. У нас она несравнимо меньше: в прошлом году мы внесли 22 килограмма минеральных удобрений, Европа — 300. Но этим нужно заниматься. У нас в России всего два хозяйства имеют международный сертификат производителя органической продукции.
— Как государство может развить это направление?
— Вступая в ВТО, мы должны срочно принять закон об органическом сельском хозяйстве, пригласить международных сертифицирующих. И дальше задача государства — раскрутить национальные брэнды и продвинуть их на европейские и американские рынки. Если мы поставим задачу к 2020 году занять хотя бы 10-15% ниши на мировых рынках, мы серьёзно диверсифицируем ущербную систему сырьевого экспорта.
Органические продукты — это продукты с высокой добавочной стоимостью. Это не нефть и газ, это возобновляемый ресурс. Пока светит солнце, он будет вечным. И мы могли бы сейчас лет на 10 объявить ЕС, что это наш приоритет и мы требуем открыть все европейские рынки.
И теперь нам не смогут отказать. Выход один — либо мы сплетём ту самую зелёную корзину, либо нашему сельскому хозяйству придёт конец.

Анастасия ПЕТРОВА